Они придумают. Евгений Чемеревский

1
— Туговато я сегодня соображаю,— пожаловался Главный.— Это как же прикажешь понимать?
К такого рода новостям надо давать привыкнуть. Я выдержал аккуратную паузу и повторил:
— Круглая, шеф. Им взбрело в голову, что она круглая. Откинувшись в кресле, Главный обозрел меня с таким любопытством, будто я лично выдумал весь этот срам. Минуту-другую он что-то прикидывал, беззвучно шевеля губами, и наконец облегченно вздохнул:
— Дураки. Объясни им, что все, кто снизу, осыплются с нее как горох.
— Уже пробовал. У них на этот счет теория имеется, и, надо сказать, довольно складная. Дескать, не туда тянет, где низ, а вовсе наоборот: куда тебя тянет свалиться, там низ и есть. А поскольку...
Главный рывком выпрямился и проткнул меня неподвижным взглядом. Я послушно замолк.
— А поскольку...— повторил он, пытаясь зацепиться,— поскольку... Не маячь, сбиваешь. Значит, поскольку Земля круглая и все вещи притягивает к середине, то низ у всех разный, но обязательно под ногами? Так, что ли?
— Вы уловили самую суть, шеф. Именно так они, с позволения сказать, рассуждают.
Главный недоверчиво покачал головой, пытаясь нащупать логическую брешь. Потом восхищенно заерзал в кресле:
— Ну ты подумай! Все наизнанку вывернули, а комар носа не подточит. Хоть сейчас к исполнению.
— Так их ли в том заслуга? — восторженно пропел я, поспевая за хозяйским настроением. За что и был пожалован презрительной гримасой:
— Сколько я вас учил — избегайте прямой лести. Трудно разве заметить: «Неплохая иллюстрация потенциальных возможностей мозга к приобретению навыков абстрактного мышления»? А уж я соображу, на чей счет это отнести. Ну-ка, потренируйся.
— В полной мере,— отбарабанил я,— проявляется специфическая видовая способность к сложному адаптивному поведению.
— Молодец. У тебя, кстати, тоже. Если научишься не слишком очевидно подлизываться, могу протерпеть тебя достаточно долго. А теперь ступай и растолкуй им насчет слонов и черепахи. Помечтали, и будет. Я замешкался, выбирая, что легче: выложить все сразу или сбежать, отсрочив неминуемую нахлобучку.
— Не получится, шеф,— выдавил я наконец.— Они усматривают парадокс.
— Вот как? И кто же это изволит усматривать?
— Философы.
— Кто такие?
— Вроде мудрецов, только еще и нахалы. Ведь до чего додумались! «Ну хорошо,— говорят,— мир покоится на трех огромных слонах. Поверим. Слоны стоят на черепахе. Допустим. А на чем держится черепаха?»

— И на чем же она у нас держится?
— Вот и они хором заладили: на чем?
Тут мы оба замолчали. У меня не осталось сомнений, что добром это не кончится.
— Кто отвечает за материальную часть? — прохрипел Главный и, когда позвали Первого, незамедлительно перешел к делу:
— На чем у нас держится мир?
Это вместо «здрасьте». Первый был догадлив и мигом побледнел:
— В процессе реализации означенного объекта, учитывая ситуацию и личные указания...
— Меня не интересует история вопроса,— оборвал его Главный.— Будьте любезны отвечать по существу.
— Так вы же... то есть... На слонах.
— Вот так. Коротко и ясно. А слоны?
— На черепахе.— Первый судорожно глотнул, уловив направление начальнической мысли.
— А черепаха?
Первый молчал. Я бы на его месте тоже счел за благо молчать.
— Поторопитесь с ответом,— предложил Главный тем ледяным тоном, что укрывает самые мрачные глубины его ярости. И, посмотрев в упор на обомлевшего от страха Первого, приговорил:
— Боюсь, мне с вами придется расстаться. И тут же расстался.
После чего долго и рассеянно глядел прямо перед собой, зябко кутаясь в просторную хламиду. Наконец, вспомнил про меня:
— Давно это у них — философия?
— Да лет уже, пожалуй, триста.
— Почему молчали?
— Не смели. Думали, пройдет.
— Пройдет,— вяло передразнил уже поостывший шеф.— В другой раз промолчишь, отправлю вслед за ним. И много их, твоих философов?
— Живых примерно с полсотни,— ответил я. Главный насупился, прикидывая, во что это станет.
— Только если вы имеете в виду прямые методы, то они все уже успели разболтать.
— Поди прочь,— услышал я и несказанно этому обрадовался. Явившись на другой день с докладом, я понял, что шеф всю ночь работал. Вид у него был измученный. Не поднимая головы и роясь в бумагах, он назначил меня Первым. Я поблагодарил за доверие, а про себя подумал: долго ли протяну?
— Теперь смотри сюда.— Главный придавил ладонью большой лист. На нем были нарисованы два круга с кривыми линиями и затейливыми картинками. Один из кругов мне что-то смутно напоминал.
— Синее — это вода, все остальное — суша. Это восток, здесь твои умники. Это,— он щелкнул пальцем по другому кругу, — запад. Здесь их пока нет, но со временем появятся. Запоминай, что тебе надо сделать. Берешь эти самые восток с западом и прилаживаешь друг к дружке вот по этим черточкам. Да повнимательней, горками наружу. Потом это хозяйство накачаешь, чтобы получился шар. По стыку нашлепай островков, как будто так и было, без нарочитости. И следи, чтобы тяжесть везде к середине, не то лови их потом охапками. Все понятно?
— Почти все,— сказал я, собирая бумаги. Оставался только один вопрос.— А куда черепаху?
Вместо ответа Главный так посмотрел на меня, что я попятился к двери, не завидуя ни себе, ни черепахе.


2

— Я что-то плохо расслышал,— проворчал Главный.— Что ты там плетешь?»
— Теперь уже и вертится,— учтиво повторил я. Шеф задумался. Скорее всего о том, каких еще ждать от них пакостей.
— Вот как. И что же — опять стройная теория?
— Это как водится. Компания там довольно пестрая, но из самых отчаянных — один итальянец. Вот с таким воротником. Он еще затеял как-то с башни железяками кидаться, полгорода перепугал.
— Так надо поучить манерам,— сухо посоветовал Главный.— Воротник впрочем, можно оставить.
— Да если б он был один! А то выискался хитрый поляк: написал книжечку да и помер. С него теперь без толку спрашивать, зато итальянец постарался растрезвонил, где только мог.
— Словом, прошляпили,— заключил Главный,
— Простите, шеф. Мы все надеялись, что они сами это дело вот-вот уладят Ведь судили воротника-то. Отрекся!
—То есть как это отрекся? Что же у него — семь пятниц на неделе?
И в глазах шефа мелькнула тень разочарования.
— Отрекся, шеф, уломали. А за порог вышел и говорит: мол, все-таки она вертится. Я так и сел.
— Ах, все-таки, значит, вертится! — подхватил Главный.— Что я в них ценю, так это постоянство. Стало быть, волчком?
— И вокруг Солнца.
— Что?
Выходит дело, я успел наябедничать только наполовину.
— Вокруг Солнца,—подтвердил я.
Шеф посерьезнел и, глядя в потолок, стал прикидывать детали:
— Ага. Круговые орбиты не подойдут, нужны эллиптические. И светило лучше не в центр, а в фокус. С эпициклами мы, выходит, перемудрили, они сами собой выписываются. Ты только подумай, все сходится! М-да... Жаль будет молодцов.
Я собрал все свое мужество и сказал, холодея:
—Там, шеф, вот что еще. Они зрительных труб понастроили и смотрят в них до тринадцатой сферы. А мы сроду дальше седьмой не крутили. Не доходили руки.
— Как это не крутили? — загремел Главный.— Что значит «не доходили»? Может быть, ты забыл своего предшественника?
Помню, подумал я. И еще с десяток других. А вслух сбивчиво залепетал
— Так не поступало же указаний... То есть, конечно, и снизу, каждый на своем месте... Но ведь вечно напутают, и не хватает... Хотя не снимает ответственности.
— Уйди,— отрубил Главный.— Уйди с глаз долой.
Это было как раз то, что я надеялся услышать.
Наутро я не узнал кабинет шефа. Он походил одновременно на келью чернокнижника, часовую мастерскую и лавку детских игрушек. Всюду громоздилась хитроумная механика, все летало, сверкало и лязгало.
— Будем перестраиваться,— заявил шеф, вытирая руки о полы бархатного камзола.— Запоминай. Эти колеса уберешь, эти шпильки тоже долой. Планеты запустишь по эллипсам. Там на столе тетрадка с параметрами орбит. Другая — для комет и астероидов. До них тоже скоро докопаются, так уж лучше одним махом. Можешь приступать. Впрочем, погоди...
Он направился в тот угол кабинета, где сияла сфера неподвижных звезд, единственно уцелевшая в его ночных космогониях. Немного постоял, задумчиво поглаживая сферу и прислушиваясь к доносящейся изнутри хрустальной мелодии, и вдруг одним ударом рассыпал ее в сверкающую пыль. Я только ахнул.
— Нам нельзя быть непоследовательными,— пояснил он, тщательно отряхиваясь.— Да иди же ты, работай. Пусть все летит и вертится. Повторяю: все.
— Куда? — спросил я. Не спросил даже, а закричал. Потому что бывают моменты, когда и нашему брату жизнь становится в копейку.
— Там разберемся,— честно сознался шеф.— Я в них верю.


3
— Повтори,— глухо процедил шеф. Таким свирепым я его прежде не видел.
— От... от... Не могу, шеф. Язык не поворачивается.
Шеф молча подался в мою сторону. У меня сразу получилось:
— От обезьяны, шеф. Только я...
— Помолчи.
Он как-то сразу обмяк и грузно обвис на подлокотниках кресла. Я бесшумно выдохнул, стараясь о себе не напоминать.
— Стыд-то какой,— вымолвил он наконец.— Чтобы из криворотой мартышки и вдруг — на тебе, венец творения! Я не говорю об элементарной благодарности, но где же их хваленая логика?
— Что касается исходного вида, шеф, то они предпочитают шимпанзе. И не вдруг, а постепенно. Они теперь помешались на эволюции.
— Эволюция? — оживился Главный.— Что-то новенькое.
— Французская выдумка. Я в этом пробовал разобраться. Если, к примеру, взять дождевого червя и вместо него сразу подсунуть африканского носорога, то все увидят, что их надули. Но если тот же фокус растянуть надолго, то никто не заметит. В этом вся штука: кто видел червяка — все давно вымерли, а кому встретился носорог — тому некогда рассуждать о всяких пустяках.
— И сколько же на эти фокусы надо времени?
— Они говорят, миллиарда лет должно хватить. Шеф тихо присвистнул:
— Вот уж, действительно, нахалы. Где ж они возьмут миллиард? — Он что-то прикинул и сказал твердо: — Нет, столько не дам. Пусть не надеются.
— А если меньше, то они опять парадоксов навыдумывают. В этой их эволюции промежуточных звеньев не хватило, так они всю землю перерыли.
— Нашли что-нибудь?
— Найдут. Вы же в них верите.
— Найдут,— повторил шеф.— Докопаются.
Он вышел из-за стола. На нем оказались линялые джинсы, кроссовки и майка с картинками.
На следующий день я едва протиснулся в кабинет Главного, доверху забитый книгами. Сам он сидел за столом, скрытый горой рукописей.
— Прошлый раз,— сказал шеф,— мы с перигелием Меркурия промахнулись. Они сто лет головы ломали. Однако нашелся толковый малый, придумал, как вывернуться. Только тебе придется поработать.
По извиняющейся интонации, столь редкой в его голосе, я понял, что работы хватит.
— Вот здесь,— шеф раскрыл мудреный журнал,— сказано, как искривить пространство, а заодно и время. То есть сказано, что в конце концов должно получиться, а как это сделать, ты и сам сообразишь. Начало сдвинешь на десяток миллиардов лет назад. Чтобы не мучиться парадоксами, устроишь большой взрыв.
—Это из-за одного паршивого Меркурия?
—Дешевле не получается.— Шеф неожиданно притянул меня за лацкан и, зачем-то озираясь по сторонам, зашептал в самое ухо: — Вот еще за чем последи: если где у какого тела материи отнимется, то чтоб у другого столько же и прибыло. Не больше и не меньше. У них сейчас с этим строго. Он властно отстранил меня и вернул лицу обычное выражение.
— У нас завтра что? пятница? Вот и прекрасно. Отсчитаешь миллиард лет назад и заквасишь жизнь. По этой статье научишься плести хромосомы. Можешь не церемониться: если что запутаешь, они распутают. И пусть эволюционируют, раз им это нравится. Я чуть не заплакал от досады:
— Шеф, ну как же так можно! Только и делаем, что крутимся как нанятые. Где же наша профессиональная гордость?
— Кому из нас двоих положено рассуждать! —зарычал в ответ Главный и запустил мне в голову самодельный черной дырой.
Шуточки у него, пожалуй, грубоваты,— успел я подумать, закрываясь энциклопедией. Но до чего быстро осваивает новый материал!


4
На этот раз Главный понял с полуслова, но беспощадно выждал, пока я вконец не запутаюсь в намеках. Потом резко спросил:
— A если короче?
— Если короче,— ответил я, махнув на себя рукой,— то в этой гипотезе они больше не нуждаются.
— Занятно. А куда же мы в таком случае подевались?
— С этим у них никаких сложностей, шеф. Нас никогда не было, и точка. Шеф слабо кивнул, словно не ожидал услышать ничего другого. Он надолго занялся старинным чернильным прибором, рассеянно водя пальцем по его мраморному рисунку.
— Надо же, а я и не знал.— Он вышел из-за стола и поглядел на опустевшее потертое кресло.
— Значит, гипотеза.
Он направился к окну и так остервенело рванул створки, что вылетевший шпингалет звякнул у моих ног. За окном было по-прежнему. В густой траве гудели шмели и дрожала тонкая паутина, река плескалась на порогах — все своим чередом. Пестрая бабочка беззаботно разложила крылья прямо на стекле.
Главный затаился и ловко накрыл ее сложенной в совок ладонью.
— Интересно бы узнать,— сказал он, с любопытством заглядывая между пальцами,— откуда она взялась? И это все откуда? — Он требовательно указал в окно.
— Они твердят, шеф, что это было всегда. Или же по всяким там законам получилось из тех вещей, что были еще раньше.
— Допустим. А для чего там на горке торчит эта штука?
— Памятник архитектуры, шеф. Охраняется законом. С чего бы ей не торчать?
Возле реки надсадно нудил одолевающий бугор грузовик. На ближнюю сосну прилетела ворона, облюбовала самую хлипкую ветку и, примостившись, удовлетворенно каркнула.
— Принеси-ка мне отвертку,— скомандовал Главный.
Не нашел дела поважнее, чем ремонт покалеченного шпингалета. Я не сразу расслышал, что он бормочет себе под нос, так громко он колошматил чернильницей по согнутому штырю.
— Маешься из-за них, маешься,— приговаривал он в такт ударам.— Где я им наберу столько законов?
— Вот и я так думаю. А они еще капризничают — подавай им законов не так много, чтобы запутаться, но достаточно, чтобы обойтись...
— Без лишних гипотез? Без нашей компании? Без кого еще? Договаривай.
— Включая,— деликатно помог я.
— Однако, у них амбиции,— подытожил шеф, и, пока он крутил отверткой, я пытался понять, нравится ему это или нет.
— Ну что ж. Как они любят говорить, клиент всегда прав. А технически,— он прицелился к последнему винту,— технически это возможно, здесь они угадали. Завтра зайдешь за указаниями.
Он несколько раз щелкнул, проверяя шпингалет. Окно было как новенькое.
— И нечего нюни распускать,— сказал шеф.— Не забывай о профессиональной гордости. Ступай, ступай. Поразвлекись. У них там сейчас весело. В дверях я оглянулся. Шеф сидел на подоконнике, вполоборота к окну, в повисшей руке он сжимал обломок чернильницы. Взгляд его оторвался от пола, скользнул по стене, за окно и вернулся на пол. Мне казалось, что он меня не видит, но вдруг, едва заметно усмехнувшись, он проговорил:
— Помнишь, как мы строили им черепаху?
Я еще потоптался немного и аккуратно прикрыл за собою дверь.